Ультранасилие
Свою книгу Энтони Берджесс написал в свой критический период жизни, когда он в упадническом и безнадежном настроении излил на бумагу некую историю, события которой разворачиваются в антиутопическом будущем. Незадолго до написания романа его беременную жену избили солдаты-дезертиры. И сюжет книги соответствовал мрачной действительности. Спустя несколько лет книга попала в руки небезызвестного Стенли Кубрика, который первоначально не испытал по ее поводу никакого восторга. Реализовать написанное изощренным языком Берджесса непросто, но сам режиссер всегда был уверен, что написанное всегда может быть снято.
Надо сказать, что решение снять этот фильм не было спонтанным. В Голливуде семидесятых образовалась волна, причинами возникновения которой была прибыльность бунтарских проектов с низким бюджетом и порой жестоким содержанием. Вошло в моду «молодежное кино», а жители Лондона с нетерпением ожидали экранизации, о которой заранее ходило много слухов. Стоит заметить перфекционистский подход режиссера к визуализации сюжета. Ведь картинка всегда громче и яснее, чем даже самые изощренные слова. Этим она и хороша. Стилистика картины подчеркивает соседство двух крайностей: культурной нищеты, бедности и технического прогресса. И с этой задачей лучше всего мог справиться в нужной мере иконографичный и вульгарный поп-арт, который способен был полностью отразить гнет государства и моральную бедность общества. И это весьма удачно переплеталось с идеей одинаковости и тоталитаризма, о которой шла речь в романе. В качестве дополнения, в архитектуру были внесены элементы скучного и глухого конструктивизма, которые оттеняли клоунский поп-арт.
Немало места отведено сексуальной символики – начиная с интерьера бара, заканчивая статуэтками в жилище Дамы с кошками. Символичность и народность поп-арта, как выяснилось, были очень пластичными, образы «Заводного апельсина» продолжают жить, превратившись в атрибут поп-культуры.
Идейная сторона фильма представлена доктором, который препарирует сознание безнадежного больного. Общество, как и следовало ожидать, себя на экране не узнало, и не могло не отвернуться в гневе, вспоминая чудесные времена, когда такая картина не прошла бы ни одну цензуру. Что скрывать, возмущаться есть чему. Во-первых, действия Алекса и его банды ничем не порицаются. Во-вторых, картина весьма жестоко обошлась с институтами власти. Полиция преспокойно принимает подонков в свои ряды, церковь представляет собой сборище фанатиков, которые стали орудием уничижения и запугивания людей, газеты мечутся в погонях за дешевыми сенсациями, врачи бессердечны, родители лишены понятий привязанности и любви, правительство порабощает умы.
Этот усугубленный симметричностью картинок мрачный мир – карикатура на современное общество, пессимистичная и гротескная. Есть в нем и намеки – к примеру, употребляемое главными героями молоко является чем-то из семейства ЛСД, сильным синтетическим стимулятором-наркотиком. Общество не столько ненавидит главного героя, сколько боится увидеть его в себе. Этот карикатурный образ с котелком на голове, накладными ресницами на одном глазу, обожанием Бетховена и речью лондонской элиты вобрал в себя удивительную жестокость. Но это –не самое страшное, страшнее то, что он к собственным действиям абсолютно равнодушен. Насилие для него – некая разновидность простой игры. Сочетаясь с его интеллигентной выправкой, это производит значительное впечатление. Нужно отметить, что Макдауэлл выглядит на редкость царственно, он властен и выдержан с подчиненными, а с начальством – подобострастен.
Фильм, что неудивительно, был заклеймен как пропаганда насилия. С беднягой Макдауэллом не здоровались знакомые, кинотеатры не желали брать фильм в прокат. Но подобная реакция была ожидаемой и очевидной. Обидно, что за ней были не слышны и не видны идейные и художественные достоинства фильма. Ему трудно поставить оценку, иногда он слишком правдив, иногда – слишком театрален. Алекс обращается к нам – «други мои». Мы – такие же как он. Так пусть каждый увидит в этом фильме то, что хочет увидеть, посмотрев заодно на самого себя.